Кожев А.
Введение в чтение Гегеля. Лекции по Феноменологии духа, читавшиеся с 1933 по 1936 г.г. в Высшей практической школе. Подборка и публикация Реймона Кено. Пер. с французского А.Г.Погоняйло. – СПб.: Наука, 2003. – 792 с.
Пестрота состава этой книги оправдывает себя. В ней нет готового к изданию исследования. Для систематиков и последователей Гегеля эта книга будет, пожалуй, пощечиной. Ядром книги стали заметки (!) к курсу лекций, которые А.Кожев читал в Высшей практической школе с января 1933 по май 1939 года под названием «Религиозная философия Гегеля». Это фактически комментарии к «Феноменологии духа».
Также опубликована стенограмма шести лекций курса 1937 – 1938 учебного года и всего курса 1938 – 1939 года. Опубликованы также приложением тексты отдельных лекций других лет.
Но особенно великолепно Предисловие и комментированный перевод к разделу А главы IV «Феноменологии духа». Этот текст можно считать квинтэссенцией кожевской философии.
Знатоки истории философии давно знали, что был такой французский философ-гегельянец русского происхождения Александр Кожéв. Они также знали, что он вел в течение нескольких лет в 30-х годах прошлого века свой семинар, который был посвящен одному – комментированию Феноменологии Гегеля.
Также все знали, что эти семинары посещали французские интеллектуалы Ж.Батай, Ж.Лакан, Р.Арон, Р.Кайуа и другие.
И, конечно, знали, что тот интеллектуальный залп, который произошел затем в 50-60-е годы прошлого века, воплотившийся в работах Ж.Батая, М.Фуко, Ж.Лакана и других подхвативших их постмодернистов – это следствие переживания ими всеми того интеллектуального ига, которое они испытывали посетители семинаров Александра Кожева. И конечно все знали, что ядром трактовки А.Кожевым гегелевской философии, была идея сугубо антропологическая.
А.Кожев в течение ряда лет, используя весь свой гениальный дар, призывал понимать Гегеля не как спекулятивного философа-онтологиста, пишущего о бытии вообще, о природе вообще, а как философа, постигающего природу человека.
Независимо от того, говорил А.Кожев, что думал сам Гегель, феноменология – это философская антропология. Ее предмет – человек как таковой, реальное сущее в истории. Метод Гегеля является феноменологическим в современном значении этого слова. Антропологию эту, таким образом, нельзя считать ни психологией, ни онтологией. Ее задача – описание целостной «сущности» человека, иначе говоря, всех человеческих возможностей (познавательных, аффективных, связанных с действованием).
Феноменология объясняется здесь как философская антропология. Точнее, как систематическое и полное, феноменологическое в узком (гуссерлевском) смысле понятие, описание экзистенциальных позиций Человека, выполненное в целях онтологического анализа Сущего как такового, что является темой «Логики».
Итак, все всё знали. Но продолжали отсчитывать антропологический поворот, совершившийся в ХХ веке, с Макса Шелера. Гегеля продолжали записывать по ведомству великой метафизики и онтологии. А антропологическую проблематику относили к И.Канту.
Наверное, потому, что признание феноменологии Гегеля философской антропологией влечет за собой необходимый отказ от всех и всяческих спекуляций о мире, природе, бытии и времени.
Если уж «Феноменология Духа» – антропология, то что тогда не антропология? В итоге А.Кожева записали как большого оригинала и продолжали строить спекуляции. Но потом этот нарыв выскочил в лице М.Фуко и иже с ним. Фактически кожевская интерпретация сути и смысла устройства философского дискурса как сугубо антропологического, все равно проявилась. Но уже 50 лет спустя.
И мы опять вернулись к тому, с чего начинает всякий философ: к смыслу и назначению человека.
Повторим сугубо логически рассуждения А.Кожева, идущего в свою очередь, за Гегелем.
Человек – животное вожделеющее и желающее. В таком случае именно желание, осознание желания и далее желание обладать другим желанием и создает условия для появления человеческого. В желании другого желания человек при этом рискует, идет на смертельный риск, борясь за признание своего желания. И только в борьбе за признание, идя на смертельный риск, бытие становится человеческим бытием. Стало быть, бытие человека проявляется и обнаруживает себя как отсроченное самоубийство. Человек – это сущее, само себя убивающее или способное убить себя. Существование человека – это смерть, осознанная и взятая на себя как обязательно условие бытия.
Такие рассуждения в разных вариациях рассыпаны у А.Кожева по всем его лекциям. Он трактует Гегеля не просто антропологически. Поразительно то, что он трактует рафинированного рационального гегелевского человека как человека желания. Абсолютный Дух Гегеля – это бытие человека желания, приводящего самого себя к концу истории и самоубийству.
А.Кожев замечает, что смерть истории означает и смерть человека: «Человек есть тот, кто есть, он есть то, кем он может быть, отрицая себя. В отрицающем историю действии человек утверждает себя как человек, то есть утверждает себя как человек, то есть неудовлетворенное, вожделеющее признания бытие: история останавливается, когда человек не действует, когда он больше не отрицает, когда «конец истории – это смерть собственно человека».
По Кожеву, Гегель довел до предела пафос спекулятивного разума, трансцендентального субъекта, то есть самого себя довел до экзистенциального экстаза и тем самым похоронил все дальнейшие упражнения в спекуляциях о человеке и истории. После Гегеля умозрительствовать уже не о чем и некому.
Интересно то, что при чтении Кожева тебя не составляет мысль: я где-то уже это читал. Но из вторых рук. Ну, конечно, Батай, Фуко, Делез, Сартр и прочие французские интеллектуалы. И про человека желания, и про смерть человека, и про самоубийственность его существования. Семинаристы подхватили идеи изощренного учителя, пройдя его тоталитарную интеллектуальную обработку, стали распространять эту философию уже как свою. А от них уже эти идеи подхватили другие.
Удивительно при этом то, что свою антропологическую транскрипцию Гегеля Кожев построил на Введении к Гегелю, который вовсе не был в ХХ веке записан по ведомству антропологии. Об этом я уже сказал. Это к вопросу о наших стереотипах и идеологемах. Мы читаем разные книжки и учимся у разных учителей. И выдаем свои привычные нам схемы за всеобщие.
В принципе, можно, ведь, считать и так, что занятие философией – это комментирование различных текстов философов. Берешь его текст, результат его мысли, начинаешь комментировать, держа некий горизонт, рамку. И получается в итоге новый текст с новым смыслами. Или не получается. Это у кого как. Кожевский комментарий – образец такой работы.
Остается добавить, что книга эта благодаря великолепному переводу сохраняет в своем тексте страсть, силу, мощь кожевской мысли, ее энергетику. Понимаешь, что испытывали его французские ученики на семинарах, какой интеллектуальный террор, в котором признавался потом Ж.Батай. Может, оно и полезно – устраивать периодически нашему брату интеллектуалу эту интеллектуальную порку? Глядишь, все же что-нибудь сваяем нетленное.
