Социальное отчуждение и социальная коммуникация

Развитие европейской культуры в XX веке было отмечено не только усилением традиционных, но и одновременным появлением и развитием новых форм социального отчуждения, почти не известных культурам прошлого. Различные формы социального отчуждения взаимопроникают друг в друга, что приводит к тому, что отчужденный субъект постепенно настолько теряет специфические для него субъектные характеристики, а значит и сам процесс отчуждения уже перестаёт осознаваться как таковой. Субъект как бы «растворяется» в аморфной социальной среде, осознавая себя лишь как носителя определенной социальной роли. Как отмечал отечественный исследователь этой проблемы А.И. Пигалев, «электронные средства массовой коммуникации включаются в систему вещного опосредования, ибо возникают как её продукт и необходимый элемент. Вещные отношения не отменяются, но существенно модифицируются, создавая новый, «клишированный» способ социального контроля как формы культуры»[1]. В результате становится возможным говорить о крайней степени отчуждения в условиях чрезвычайно дифференцированной степени разделения труда и общества в целом.
Совершенно не случайно, что именно проблема человеческой личности, персональности и как основание «человеческая сущность» становятся в общественном сознании XX наиболее животрепещущими проблемами. М. Хайдеггер обозначит в своём творчестве данную проблему прежде всего через антитезу двух установок - технического оперирования, «овладения» бытием и противопоставленного этому «обживания» мира. [2]
Категории «здесь-бытие», Dasein, Хайдеггер противопоставляет «Man», как отчуждённое от человека общественное мнение, навязываемое ему в качестве институциональных норм, подчиняющих себе его жизнь. «Субъектом повседневного существования является Man, - пишет Хайдеггер, - которое мы отличаем от подлинной, то есть своеобразно постигаемой, личности. Фактическое существование есть не что иное, как открываемый мир обыденных связей». [3]
Социальное отчуждение как процесс тем самым представляет собой соединение двух взаимосвязанных явлений: процесса разрушения механизмов открытой (свободной) коммуникации с одной стороны и возрастания власти техники над человеческой личностью с другой. Мунье писал что «когда коммуникация ослабевает или нарушается, я глубочайшим образом теряю самого себя: все безумия происходят из неудачи отношений с другими, тогда alter становится alienus, а я в свою очередь становлюсь чуждым самому себе, отчуждённым». [4]
Но в этой мысли проглядывает прежде всего лишь одна из граней процесса отчуждения, в котором находится современная духовная культура.
Более интересный ракурс та же проблема приобретает в размышлениях современного французского мыслителя Жана Бодрийяра. Человек, -пишет Бодрийяр, - «не в состоянии более обеспечить границы собственного бытия... Приватное ... приобретает некоторый совершенно новый оттенок - оттенок всеобщности, но параллельно оно утрачивает свои сущностные свойства охраны и защиты. Исчезает «другой», и вместе с ним размывается самостоятельность. Мучительность состояния отчуждения снимается». [5]
Интересно, что по сути об этом же явлении, назовём его условно «иллюзорным» снятием социального отчуждения, в своей знаменитой работе аналогичные идеи выражал Герберт Маркузе. «Понятие отчуждения, - писал Маркузе, - делается сомнительным, когда индивиды отождествляют себя со способом бытия, им навязываемым, и в нём находят пути своего развития и удовлетворения. И это отождествление - не иллюзия, а действительность, которая, однако ведёт к новым ступеням отчуждения. Последнее становится всецело объективным, и отчужденный субъект поглощается формой отчужденного бытия». [6]
Именно это соединение, а точнее внутренняя интеграция различных, дифференцированных форм отчуждения между собой, идущая в настоящее время и приводит к необходимости системного, комплексного рассмотрения проблемы социального отчуждения во взаимосвязи с проблемами социальной коммуникации.
«В ХХ столетии человеческое самоотчуждение, - отмечает западный социолог Хайнеманн, - вследствие доминирующего влияния техники, вступило в новую фазу». [7]
По мнению Хайнеманна доминирующей формой социального отчуждения становится отчуждение техническое, обусловленной ростом места техники в жизни современного человека. В связи с активно идущими в культуре Европы процессами социального отчуждения в настоящий момент становится возможным говорить о самоотчуждении культуры - процессе самоотрицания культурой существующих в ней базовых представлений и ценностей, что нередко приводит целый ряд мыслителей, религиозных и общественных деятелей к поиску альтернативных для культуры Европы в целом мировоззренческих парадигм. Интегративные процессы в сфере информации приводят к более тесному взаимодействию различных культур, а осознание целым рядом западноевропейских мыслителей идеи исчерпанности традиционных мировоззренческих парадигм и необходимости культурной переориентации в целом приводит к тому, что как писал Х. Сколимовски «философы должны быть посланы в индейские резервации, где придерживаются ещё альтернативных мировоззрений, культивируют их и внедряют в альтернативные стили жизни; они должны быть посланы в общества и культуры Востока, где альтернативные способы постижения мира жизнеспособны еще и служат основой как знания, так и жизненного стиля». [8]
Как показывает опыт, современную ситуацию развития культуры Европы характеризует такой уровень внутренней интеграции социальной системы, связанный прежде всего с развившимися к концу XX века новыми возможностями коммуникации (электронные средства информации, ИНТЕРНЕТ, телевидение, радио, спутниковая связь и т.п.), когда концепции, представления и идейно-ценностные ориентации, сформировавшиеся в специализированных формах общественного сознания практически с момента своего возникновения получают неограниченное распространение в массовом сознании. «В современных условиях, - пишет известный западный социолог М. Маклюэн, ­ коммуникативная функция предметов культуры перешла на качественно иной уровень...уничтожает(ся) пространство и время, создавая фактически социальную целостность «контактного типа». [9] Тем самым именно проблема коммуникации становится одной из основных проблем современности.
Универсализация знаковых систем и совершенствование технических средств массовой коммуникации позволяет значительно ускорить распространение информации, что в конечном счёте ведет к процессам внутренней интеграции общества в глобальном масштабе. Процесс социального отчуждения индивида от общества должен был бы быть при этом существенно ослаблен. Но усиление внутренней интеграции одновременно приводит к усилению информационного давления на сознание индивида со стороны социального целого, при котором возможность постижения, раскрытия и проявления в культуре индивидуального «Я» оказывается также значительно затруднена. Какая из сторон этого внутренне системно взаимосвязанного процесса в будущем обретёт доминирующее значение зависит прежде всего от того уровня социальной рефлексии, которое эти процессы найдут в общественном сознании.
Мы находимся на пути формирования новой культурной и исследовательской парадигмы. Основанием для ней являются: существенная перестройка языка, снятие существующих на данный момент, но совершенно не соответствующей культурной практике современности языковых клише, новый синтез, как воссоединение дифференцированных и отделенных друг от друга разнообразных культурных форм вокруг нового ядра - новой или обновленной свободным дискурсом ценности. Что станет выполнять роль такой ценности? Видимо, именно сам свободный дискурс, свободная коммуникация, свободное общение - это и есть та проблема, которая станет основной проблемой зарождающейся глобальной информационной эпохи.
Эта проблема может быть также рассмотрена как проявление фундаментального мировоззренческого инварианта европейской культуры - противоречия власти и свободы. В информационную эпоху свобода коммуникации заключена прежде всего в необходимости передачи самих средств коммуникации, так сказать, «из рук власти во власть рук», то есть передачи инициативы, возможности принятия жизненно важных решений из органов администрирования, государственного, партийного и т.п. управления в руки конкретных социальных субъектов - субъектов коммуникации, того, что Хабермас называет «коммуникативным разумом». П. Козловски, предлагая фундаменталистский взгляд на существо проблемы пишет, что «теория коммуникативного действия не в состоянии ограничить всеобъемлющее и тоталитарное господство разума». [10]
Это замечание может служить ещё одним подтверждением того, что анализ процессов социальной коммуникации необходимо проводить во взаимосвязи с параллельно протекающими процессами социального отчуждения. Изменение духовной культуры находит своё отражение как в процессах усложнения и дифференциации форм и механизмов социальной коммуникации, так и в формировании более сложных (а значит и менее заметных) форм социального отчуждения.

Примечания:

1. Пигалев А.И. Философский нигилизм и кризис культуры. Саратов. 1991. С.40.
2. Хайдеггер М. Время картины мира // Современные концепции культурного кризиса на Западе. М., 1976.
3. Кальной И.И. Отчуждение: истоки и современность. Симферополь, 1990 С.67.
4. Мунье Э. Персонализм. М. 1993. С.41.
5. Baudrillard J. The Ecstasy of Communication // Postmodern Culture. Pluto Press. 1985. P.133.
6. Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С.15.
7. Heinemann F. Existenzphilosophie lebendig oder tot? Stuttgart, 1954, S.21.
8. Сколимовски Х. Философия техники как философия человека. // Новая технократическая волна на Западе. М. 1988. С. 245.
9. McLuhan M. Understanding Media: The Extensions of Man. London, 1967, p.12.
10. Козловски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. М.: Республика, 1997. С. 40.