|
О.И.Генисаретский
Кое-что о когнитивно-стратегической навигации на перекрестке личностно-родовых и мыследеятельностных отношений
Вчера мы провели день в замечательной атмосфере академического благополучия, неспешного рассмотрения насущных вопросов, казалось бы, нашего бунташного века, как называли наши соотечественники век 17-й. Но в то же время – в напряжении мысли.
Порой, конечно, был неизбывный когнитивный энтузиазм самого Мишеля Фуко, который чем-то для меня похож на наших шестидесятников и сохранил этот энтузиазм до конца дней своих. А вот три наших именитых интеллектуала – Александр Зиновьев, Мераб Мамардашвили и Александр Пятигорский подошли к этому концу чуть ли не когнитивными мизантропами. Зиновьев закончил свой толстый труд «Интеллектология» сокрушением о том, что человечество если и погибнет, так это от глупости, то есть от одурения. Мераб Константинович одну из своих ярких работ посвятил антропологической катастрофе, в состав которой также входило оглупление. Ну, а Александр Моисеевич Пятигорский в силу веселости его характера пользуется любимым словом идиоты, не исключая и себя из их славного племени.
Слава богу, это не подавляющая тенденция, но в ней что-то есть. В этой контраверзе когнитивного энтузиазма и мизантропии. В этом смысле М.Фуко – это выдающееся явление, исключение из подобного рода правил. И уже одним этим, то есть вот последняя программа, которая вчера здесь обсуждалась и уже ярким таким примером интеллектуализма и не только, защищает, но и открывает новые горизонты для разыскания источников нашей когнитивной привязанности и мощи.
Ну, а поскольку забота о судьбе самого мышления и в этой связи о нас самих не чужда и нам, то мы… Ну, вот я по своему темпераменту, скорее, принадлежу к числу первых, то есть энтузиастов, чем вторых Но есть еще стойкие упования не только и не столько в академической университетской среде, сколько в других отраслях профессиональных гражданских практик, где мысль уже научилась расти из них самих, не слишком отсылаясь к философской традиции. А это традиция, конечно, она имеет свои самоценности и защищает их, и совершенно правомерно. Но поскольку мы homo sapiens, то мы склонны садоводствовать по поводу мысли всюду, где мы оказываемся.
Так вот, я буду говорить о вещах для многих скучных, а для кого-то и омерзительных, а именно о корпоративности и компетенциях. Полагая, что это достаточно яркая область, где практика себя имеет место не только быть, но и составляет одну из наисущественных проблем качества и эффективности. Речь будет идти о вещах когнитивных.
Раздел первый.
О понимании и размышлении в организационно-управленческих обстоятельствах.
В корпоративном управлении заметное место занимают так называемые предметы ведения. Это термин старого русского правосознания, но каким-то волшебным образом он попал в ряд законов, в том числе и в закон о местном самоуправлении.
Предметы ведения. Однако, имея дело с ними, чаще всего обращают внимание на их предметность, чем на то, что они являются предметами именно ведения, а не чего-то другого. Их привычно различают между собой, оценивают и упорядочивают по значимости, и измеряют. Но значит ли всё это, что их ведают? И что значит: ведать предметы и некую предметность? Как мне представляется, стоит хоть на некоторое время вслушаться и вдуматься в смысловое звучание русского слова «ведение», а вслушавшись, постараться понять, что в нём и с помощью его думает вместе с нами или за нас наш родной язык. Слово «ведение» имеет несколько значений, прямо относящихся к организационно- управленческой деятельности.
Во-первых, ведение – это понимание, сознавание, осмысление, знание, то есть интеллектуальные способности, функция, соотносимое и с мышлением, и с сознанием. В этом смысле мы говорим: «Знать – не знаем, и ведать – не ведаем».
Во-вторых, ведение – это заведование, руководство, распоряжение, то есть связанное с волей. практической способностью, очевидным образом соотносящаяся с действительностью организации управления. Важно ещё принять во внимание, что как ведение-понимание, так и ведение-заведование, могут реализовываться не только в виде сознаваемых ведомых способностей, но и в виде заведомых непреднамеренных установок.
Так что можно говорить, в-третьих, о ведомом как о бессознательном и непроизвольном понимании заведовании. Это ведение осуществляется посредством отнесения к ценностям и есть способность сознавания и оценивания по ходу сознавания.
Наконец, в-четвёртых, не забудем ещё и заведомое, то, что подразумевается априорном, то есть непреднамеренно установочное. Это такое ведение, которое реализуется уже не как способность, а как установка. Как видим, ведение-понимание ведомого заведывание различаются тем, что первые из них есть способность сознания, смысла постижения, тогда как вторая – способность целедостижения.
Очевидно также, что ведомое и заведомое с логической точки зрения противопоставлены друг другу как апостериорное – априорному, а с психологической точки зрения – как сознательное бессознательному, как очевидное – неочевидному, произвольное – непроизвольному. Поскольку ведение понимания и ведение заведовывания могут осуществляться и в качестве способности ведования, и в качестве установки заведывания, нужно понимать, что понимание может быть заведомо установочным, то есть состоянием, а не процессом, а заведывание, напротив, процессом сознаваемого целедостижения, то есть деятельности как таковой, а ведение – процессом мышления.
На последнем обстоятельстве стоит задержаться особо. Именно из-за того, что заведование, которое мы соотносим с деятельностью организации и управления, не чуждо смыслу постижения понимания и смыслу достижения мышления, оправдывает нашу попытку вслушивания в смысловое значение слова заведование.
Но тех, кто был в аудитории прикосновенен к системам мыследеятельности или деятельностной методологии, тот легко услышит в этом основополагающие противопоставления организационный объект измерений всякой мыследеятельности.
Заметим также, что ценностная окрашенность, отнесенная к ценностям, сохраняется во всех четырех случаях ведения.
А это значит, во-первых, что оно, ведение, самоценно, во-вторых, что предметность и ведование и всевозможные его предметы неустранимо ценностно значимы и не могут быть, без ущерба для сути дела сведены к объективно-сущему, то есть пониматься как объекты научного знания и технологической деятельности. Часто встречающаяся в практике организации управления, не оговоренная замена предметов заведывания учетными технологическими объектами есть род профессионального недуга, которому уместно присвоить его достойный язык – технос.
В сущности, это нозологическая единица. Там, где не хотят знать, что предметы ведения в первую очередь – предметоведение, а лишь во вторую – технического манипулирования, там и речи не может быть о такой важной разновидности управления, как самоуправление, то есть рефлексивная действительность. В повседневной жизни и работе перечисленные выше моменты ведения, ведомое и заведованное, понимание заведывания, так же обращаются слитно, и потому в предметах ведения часто рассматривается то существенное, что этими словами обозначается, а именно, что эти предметы предметны лишь для тех, кто ими ведает, кто их понимает и предпринимает. Иначе говоря, предметы ведения, просочившиеся в практику управления организации из каких-то недр русского правопонимания, принадлежат к ещё более неведомой области понимающего и размышляющего управления. Оно ждет тех, кто может и способен жить воистину по понятиям и действовать по праву понимания, а не техничен на зарубежный манер.
Что ни говори, а возраст понимающей психологии, если отсчитывать его от Дильтея, и понимающей социологии от Макса Вебера, равен целому веку. Так может, мы доспели до понимающего и проективно-мыслящего управления – вопрос, конечно, риторический. Кроме того, есть сложные соображения о когнитивных семантических созначениях ведениях заведывания. Конечно, не более чем этимологическая метафора, но из неё можно кое-что извлечь для разыскания о компетенциях в корпоративном контексте.
Вступив на путь размышляющего, понимающего отношения, мы часто соприкасаемся с вещами не только вполне неочевидными, но и вызывающими сомнения, тревогу, настороженность, разочарование, чувство возмущения и протеста и даже отвращения. Всегда ли эти ценностные, эмоциональные реакции, говоря нам о том, что должно быть понято, или же часть из них относится к нашему опыту непонимания, внутренней неуверенности, сопутствующим любым попыткам понять что либо, к чему-то, что непроясненно в нас самих.
Следуя Владимиру Бибихину, можно спросить, не скрываем ли мы с их помощью что-то от самих себя, а это положение, как пишет автор, когда мы что-то без своего ведывания скрываем от самого себя, абсолютно нетерпимо, то с ним нужно покончить как можно быстрее. На ближайший момент – это задача задач. Вся задача, как сказал Бибихин.
Понимание – это постижение цели и мышление, открывающее путь к новому состоянию мысли, в частности, посредством полагания чего-то реально сущего и значимого для нас. Мышление же, осуществляя понятое событийным движением мысли, открывает путь к новой внятности понимания сути бытия этого сущего и значимость его для нас. При этом понимание обеспечивает естественность мысли, тогда как мышление – свободу понимания.
Свобода и естественность самоценны в потоке сообщительности. Без естественности мысль вырождается в произвол мнений, возмущающих атмосферу общения, в которой дерзость перемежается со стыдливым смущением. Без свободопонимания общение превращается ни к чему не обязывающему обмену мнениями, который остается только уважать. В конце концов, плодотворна, свободна и естественна текущая сообщительность, хотя держаться ей, как мы все знаем, очень не просто. Такова моя преамбула.
Нечипоренко А.В.: Правильно ли я понимаю, что Вы устанавливаете определённое место для мышления, как оно понимается в европейской культуре с одной стороны. Определенное место для мышления, когда его сопоставляете с пониманием.
Генисаретский О.И: Понимать надо не меня, а понятое или не понятое мною. Поэтому, какое вам дело, что я устанавливаю?
Нечипоренко А.В.: Ну, мне есть дело. Я это потом раскрою во второй половине.
Генисаретский О.И.: Нет. А если по сути, то я назвал это этимологической метафорой. Слушайте наш родной русский язык. Будете ли вы при этом думать о европейской или какой-нибудь индонезийской культуре или не будете – это Ваше сугубо личное дело.
Нечипоренко А.В.: Так, хорошо. Первую свою реплику я снимаю. Вторую реплику скажу. Можно ли Вас так понять, что когда вы говорите проведенье, во всех смыслах, которые вы говорите, вы еще имеете пятый смысл, который можно было бы отнести к слову веды, да.
Генисаретский О.И.: Я, конечно, человек не простой, но подозревать меня в лукавстве не стоит.
Нечипоренко А.В.: Не в лукавстве.
Генисаретский О.И.: Стоп.
Нечипоренко А.В.: Почему в лукавстве?
Генисаретский О.И.: Это не дискуссия. Это реплики. Я их выслушал, но не обещаю, что приму к сведению.
Шевченко Л.: Олег Игоревич. У меня вопрос, наверное, такой пример хочу привести и, наверное, вопрос еще туда к вам.
Генисаретский О.И.: Задайте прямо сразу вопрос.
Шевченко Л.: Нет. Там пример нужно объяснить. Т.е. я вопрос не задам.
Генисаретский О.И.: Не надо мне ничего объяснять. Вы мне можете задать вопрос, я могу ответить на него или не ответить.
Шевченко Л.: У меня есть ситуация, когда человеку управленцы заказали расшифровать корни слов управленческих.
Генисаретский О.И.: Слушайте, ну, очень прямо.
Шевченко Л.: Ну, я просто не задам вопрос.
Генисаретский О.И.: Хорошо.
Шевченко Л.: Управленческих слов. И он это сделал. На основе, как он думает своего отношения языка. Т.е. он им предложил там словарик. Расшифровал, как раз, наверное, вот ко второй реплике. Вопрос. Ведь это определенная культура языка должна быть или…
Генисаретский О.И.: Я не понимаю сугубо, о чем вы говорите. Есть русский язык, есть право понимая. В составе правопонимания, которому там больше 1000 лет есть такое вот слово, такой концепт, как ведение и предметоведение. Что это за Вася или Маша, которые там шифруют или дешифруют? Какое язык правопонимания имеет отношение к Васе или Маше?
Шевченко Л.: Ну, такое, что он является вроде бы как...
Генисаретский О.И.: Никем он не является. Я его не знаю, и знать ничего о нем не могу. Поэтому... кого Вы имеете в виду? Для Вас язык является реальностью в которой Вы живете?
Шевченко Л.: Для меня является.
Генисаретский О.И.: Является. Ну, вот слушайте...
Шевченко Л.: Как он становится реальностью для кого-то?
Генисаретский О.И.: Кто?
Шевченко Л.: Вопрос. Язык.
Генисаретский О.И.: Для Вас?
Шевченко Л.: Вопросы. Про себя я знаю.
Генисаретский О.И.: Наверное, когда Вы еще от груди не отвалились от материнской, он для Вас стал реальностью. Поскольку Ваша матушка говорила с Вами на русском языке. Это родной язык. И с детства в Вас вошедший. И дальше Вы его изучали, углублялись, читали, может быть даже чего-нибудь, в чем вам не стоит сомневаться, конечно. О том, что сейчас он профессиональный язык для особо управленческий – это, так сказать, такая свалка неологизмов, которые, вообще не известно по какой инициативе, и как к нам попадают, это наша беда скорее, чем предмет для особого размышления. Хотя, даже в этой манере отношений кое-что мы видим по поводу состояния, в котором находится эта наша самая организационно-управленческая, корпоративная реальность.
Генисаретский О.И. В следующем разделе речь пойдет о корпоральности и повороте к цивилизационному дискурсу. Я с упрямством, заслуживающим лучшего применения, ввел в оборот и употребляю такой концепт – концепт корпоральности. Т.е. начиная размышлять с нее, а не с корпораций или компаний, которые движутся в направлении корпоративного развития. У этого хода есть свое преимущество. Раскрывать его сейчас я не могу, но вот берите его, как временную данность.
В корпоральности поворот к цивилизационному дискурсу есть много свидетельств того, что этот поворот налицо.
Во-первых. После выхода книги С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций» и полемики вокруг нее произошла резкая политическая мобилизация цивилизационного дискурса. Тогда как двухсотлетняя история исследования цивилизационного разнообразия, отражавшая их результаты, визионерские панорамы Данилевского, Шпенглера или Тойнби, оказались скорее на запасной скамье, чем в актуальном поле мысли.
В российском интеллектуальном сообществе интерес к цивилизационной проблематике зародился также в связи с поисками специфики православной цивилизации, русской цивилизации, русского мира и т. д. В последнее время они были политически сфокусированы вокруг вопроса о цивилизационном суверенитете. Шаг за шагом, также на публичную поверхность мысли всплыло соперничество имперского и цивилизационного дискурсов, при состоявшемся уже понимании пережиточности первого из них и интеллектуальной непроработанности второго.
Интерес к цивилизационной проблематике проглядывается сегодня определенно и в среде бизнес корпораций. Разве давние споры о влиянии ТНК на ход мирового развития не свели в одно поле мысли и мир с его цивилизационным разнообразием, и корпоративное развитие, влияющее на судьбу всех цивилизаций, своеобразие которых, как считают антиглобалисты, оказалось под угрозой?
Впрочем, задолго до разговоров о глобализации Макс Вебер написал в «Протестантской этике и дух капитализма»: «В настоящее время стремление к наживе, лишенного своего религиозно – этического содержания принимает там, где оно достигает своей наивысшей свободы, а именно в США. Характер безудержной страсти подчас близок к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой обители аскезы? Не возникнут ли в конце этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи? Зародятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы или, если не произойдет ни того, и ни другого, не наступит ли век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою собственную значимость? Тогда то, применительно к последним людям этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы. И эти ничтожества полагают, что они ранее, для кого-то не достигнутой ступени человеческого развития.
Это все сто лет назад как минимум было сказано. И разве тема нового миропорядка, ставшая сегодня в центр политической мысли, не привела уже к признанию необходимости альянса цивилизации, по версии ООН, или диалога цивилизации, по версии православно ориентированного фонда «Диалог цивилизаций»?
Что в цивилизационном дискурсе представляется наиболее проблематичным, на что стоит в нашем контексте обратить внимание? Какие существенные черты современного цивилизационного состояния вызывают наибольший интерес и серьезные, оправданные опасения?
Ну, во-первых, это достаточно широко признанная всесторонняя корпоральность современного мира, следующая за признанием процесса глобализации и его направленности на цивилизационную однородность европейско-американского типа. А мы в России, в своих надеждах и сомнениях, ежедневно встаем то с одной ноги, как глобалисты, поскольку как никак имеем прививку к холистичности, но с другой ноги, как антиглобалисты, и потому побаиваемся или брезгливо отторгаем ждущие нас по пробуждению очередные свидетельства о ее вездесущности.
Во-вторых, помимо корпоральности, этому цивилизационному состоянию столь же заведомо присуще стратегичность, идущая сегодня строго в вровень с корпоральностью. Там, где имеет место корпорация, там найдется и стратегия ее развития. И потому можно говорить о стратегизме современного цивилизационного состояния. Имея в виду не только актуально практикуемые стратегии, но и те, что еще находятся в стадии навигационно-стратегических изысканий.
В-третьих, как считается, мы живем уже в условиях информационного общества и, как нас заверяют, скоро будем жить в обществе знаний, где ключевую роль будут играть когнитивные, т.е. относящиеся к пониманию и мышлению институты. Иначе говоря, в обществе знаний будет среди прочего помимо новых целей и мыслей и новой внятности понимания искаться и в них желаемые эффективности качества инкорпорированной деятельности. Ожидается повышение спроса на развитые способности понимающего мышления.
Ремарка такая. На корпоративном клубе, вести который я имею честь в корпорации «Ренова», выступал с сообщением Элвин Тоффлер. Ну, и когда он говорил про знания, я задал ему, как мне показалось, каверзный вопрос. А почему, собственно, он в своих изысканиях остановился на этом концепте? Почему общество знания, а не мышления, не понимания, не любая другая когнитивная реальность? На что он с американским простодушием, делающим честь этой, так сказать, цивилизации, сказал, что, знаете, если начать разбираться, как знания относятся ко всему вами перечисленному, то тогда уже и времени не хватит на то, чтобы книгу свою писать. Поэтому я вот так по перваку остановился на знании, на обществе знаний, а уж вы, господа философы, методологи, уже разберитесь с тем, как устроен ваш вот этот когнитивный мир. И когда вы его опишите и стандартизуете, тогда будет можно переходить на другие полагания. Будь у нас общество мышления и т.д., и т.п.
Хотя это ремарка и в ней есть большая доля шутки, тем не менее, я это рассматриваю как запрос философствующему и методологизирующему сообществу. Только тогда можно будет основательно, критически относиться к концептам подобного рода, т.е. как общество знания. Когда отношения знания к пониманию, мышлению и всему прочему будет с какой-то внятностью установлено, и по этому поводу будет достигнуто необходимое согласие.
Второй эпизод закончен.
Нечипоренко А.В.: Правильно ли я понимаю, что Вы ставите вопрос или проблему о некоторой исполненности или наполненности как корпоративная культуры Российской, так и управленческой деятельности. У меня к Вам такой вопрос. В чем, то, что вы говорите, содержится следующий шаг, например по сравнению с последними методологическими программами еще Георгий Петрович.
Генисаретский О.И.: Я не знаю, что это за программа.
Нечипоренко А.В.: Я думаю, что Вы это знаете.
Генисаретский О.И.: А аудитория, здесь на треть присутствующая, и слыхом не слыхивала про это.
Нечипоренко А.В.: Ладно. В чем …
Генисаретский О.И.: Что значит в чем?
Нечипоренко А.В.: Сейчас я скажу. Когда Вы говорите про веденье, заведование, заведомое.
Генисаретский О.И.: Да в предыдущей части.
Нечипоренко А.В.: В отношении, я же пытаюсь связать две части.
Генисаретский О.И.: Не надо.
Нечипоренко А.В.: А почему?
Генисаретский О.И.: Иначе я бы их связал сам.
Нечипоренко А.В.: Я сказал, в чем состоит особая наполненность корпоративной управленческой культуры с вашей точки зрения?
Генисаретский О.И.: В том, что она есть.
Нечипоренко А.В.: Где?
Генисаретский О.И.: Везде.
Нечипоренко А.В.: В Америке она есть?
Генисаретский О.И.: Везде. Вот я сейчас смотрю на открытый экран, я уже в корпоративной культуре, потому, что это цвета, эта структура Windows – это определенный корпорацией Microsoft со всеми вытекающими и втекающими.
Нечипоренко А.В.: Качество этой культуры всюду разное или одно и то же?
Генисаретский О.И.: Это вопрос для гимназиста, гимназистки 7 класса.
Нечипоренко А.В.: Ну, вот я в 3 классе.
Генисаретский О.И.: Много это или единое? Ну что ж мы будем все время возвращаться на эти круги учебные?
Нечипоренко А.В.: Я пытаюсь понять, какой вопрос вы ставите? Я проверяюсь, а вы мне.
Генисаретский О.И.: Вот когда поймете, тогда и зададите.
Нечипоренко А.В.: А я и задаю, чтобы понять.
Генисаретский О.И.: Нет, а вы сейчас задаете, а в чем он. Я свое слово, как смог, сказал, а теперь Ваша работа понимания. Понимание это – на вас. Я, сейчас говоря, говорю, а Вы, слушая, понимаете или не понимаете, принимаете или не принимаете.
Нечипоренко А.В.: Вы считаете, что должна быть какая-то особая русская культура управления?
Генисаретский О.И.: Я таких идиотских вопросов, как сказал Мамардашвили, себе никогда не задаю. Мы находимся, в меру возможностей, в сфере мысли. Это ко мне слово относится, не к Вам.
Нечипоренко А.В.: Хорошо.
Генисаретский О.И.: Сдюжите, если она вам понадобится, - сделаете. Не сдюжите, как бы она вам не надобилась, - не сделаете. Так что дюжтесь.
Нечипоренко А.В.: Мы каждый свое дюжим.
Генисаретский О.И.: Вот и молодцы. За что я вас люблю, ценю и даже временами уважаю.
Вопрос: К вопросу о корпоральности. Обладает ли монашество телом, телесностью?
Генисаретский О.И.: Нет, но все-таки, корпус – это тело. Я, когда нужно вдаваться в герменевтику этого слова корпоральность, то, чтобы далеко не ходить вот примите такую эвристическую метафору, что корпоральность – это юридическая телесность. Вот есть юридическое лицо, в концепции правовой, которое шло там очень долго, правопонимание. Юридическое лицо в отличие от физического. А вот есть юридическая телесность и вот это корпоральность, т.е. если для Вас этот кульбит что-то эвристически говорит, то, конечно, вы же знаете, что церковь – это тело Христово, как минимум. Весьма вольное суждение с моей стороны.
В европейском правосознании, а оно перешло к нам вместе с принятием квалификации хартии о местном самоуправлении, местное самоуправление – это корпорация публичного права, по определению. Корпоральны не только большие бизнес корпорации, там, военные, государственные. В этом смысле корпорально местное самоуправление. Есть гражданские корпорации и всякие другие. И когда А. А. Зиновьев говорил, что я – это государство в одном лице, это можно повторить по отношению к корпорации. Иван Иванович Иванов может быть корпорацией в одном лице, если удовлетворяет всем обыкновениям мысли, принятой по отношению к этой реальности. Я ответил? Ну, так, в смысле намеком? Повод на намек дал?
Двигаемся дальше.
Раздел
Институциональная конкретность проблематики компетенции в корпоративной среде.
В настоящее время в корпоративной среде проблематику компетенции принято рассматривать в связи с проблематикой человеческого потенциала. По другим версиям человеческих возможностей. При том, что последнее оказалось приписанное у нас, в нашей стране больше к образовательным, чем к каким было иным социальным институтам. Образование, почему-то, по преимуществу считается той сферой, где главным образом производится человеческий капитал и происходит капитализация человеческих ресурсов. В этом понимании, как в зеркале, отразилась глубинная дидактичнось российской идеологической традиции. И вполне естественная, в условиях системного кризиса обеспокоенность судьбой российских образовательных и академических институтов. Однако, разве не очевидно, что здравоохранение, институты демографической детородной активности, социальной коммуникации, ценностного самоопределения и личностной опытности не менее значимы для наращивания эффективной реализации человеческого потенциала.
Написано у меня в кавычках «демографической детородной активности» – это реплика на советское, официальное определение, что советские люди занимались отдельной демографической деятельностью. Так называлось кровотворное действие.
Основными вопросами о человеческом потенциале и устойчивость считаются.
Каков состав критически значимых сфер деятельности вместе с образованием, обеспечивающих самосвязанный рост человеческого потенциала? В чем состоит антропологический и культурно-экологический смысл понятия человеческого потенциала? В каких гуманитарных, т.е. человекоразмерных практиках, благодаря формированию каких компетенций, установок и способностей, навыков и умений он практически осваивается? Очень важно. Не подошли ли мы уже к пределу человеческой, духовно-нравственной осмысленности, самой гуманитарности как таковой? Гуманитарных практик, техник, стратегий, в частности. Что за ценностные качества жизнедеятельности позволяют как минимум сохранить память о человеческом достоинстве, а по сути, отстаивать право на достойное человеческое существование?
В скобках замечу, что право на достойное человеческое существование – это концепт, который либеральной, правовой русской мыслью, в частности, Новгородцевым был выписан до и без влияния марксизма, совершенно безотносительно к марксистским потугам в конце 19 века. Право на достойное человеческое существование.
Одно из важнейших проблем управления развития сегодня считается поддержание мотивированного спроса на новые виды занятости и удовлетворения его путем производства отвечающих этому спросу компетенций. А востребуется сегодня не только занятость инкорпорированная, т.е. уже включенной в деятельность тех или иных производственных или государственно-управленческих корпораций, но и занятости социально-гражданского, например этнокультурного, конфессионального или психопрактического свойства. Сказав, что новая занятость проявляется в самых разных сферах жизнедеятельности, мы должны так же признать, что под это расширенное понимание занятости попадает не только трудовая, но и социальная занятость, но и занятость иного рода, предметно деятельностный и социальный смысл которых в настоящее время находится в стадии проектного доопределения. Можно было бы показать, что социальное обустройство новых форм занятости заведомо связано с порождением новых видов компетенции и адекватных им форматов коммуникации, имея в виду, что критериальной основой для оценки и отбора могут выступать их стратегическая эффективность.
Компетенции компании приобретают и используют способности человека в разных ситуациях. Какие форматы при этом определяют предпринимаемые организационно-управленческие действия и достигнутые ими результаты? Эти форматы и называются далее компетенциями. Их в корпоративно развитых компаниях пытаются проектировать, ими пытаются управлять, и на основании их принимать решения. В связи с компетенциями принято различать два пути развития корпорации.
Путь первый – это создание регулярных механизмов управления. Регламента, процедур принятия решения, наработка опыта и создание матриц компетенций, определение стратегических приоритетов миссий и политики. Корпоративные службы human resources, буквально человеческие ресурсы, при этом занимаются подбором или оценкой персонала, а так же другими аспектами управления персоналом по международным стандартам. Существуют и используются стандартные модели компетенции, формирующие требования к специалистам и менеджерам.
Путь второй. Специальные проекты по развитию компетенций. Поддержка отдельных предпринимательских инициатив. Развитие через проблемы и конфликты, с установкой на дальнейший путь от проектов в корпорации предпринимательской. Тогда выделяются новые виды занятости деятельности уже зародившиеся где-то и признаваемые перспективными для корпоративного развития. Производится их концептуальная идентификация и последующая институционализация в виде профессиональных собственно компетенций. Компетенции типизируют и кладут в основу проекта в рамках управления человеческими ресурсами корпорации.
Обычно выделяются следующие группы компетенций для развития современных корпораций. Я их просто перечислю. Если надо будет, я могу потом ответить более подробно.
Следующие, т.е. какие?
Проектные, значительная часть которых создается здесь как проект. Точка развития здесь определяется, как уровень проектной готовности, формулировке проекта и контрактации основных участников проекта.
Во-вторых, – это коммуникативные компетенции. Рефлексивно-коммуникативная структура взаимоотношений для компаний партнерского типа со слабо формализованной системой влияния и согласования интересов. Уточнение взаимных ожиданий, внятного обозначения ролевых позиций, ролевых предпочтений. Поиски форм адекватного реагирования на креативный стиль руководителей компании, принятие задачи подчинения деловой коммуникации требованиям управленческой эффективности и т. д.
В-третьих, очень важными являются компетенции юридические, как раз связанные с развитостью или сне развитостью правопонимания. Корпоративная юриспруденция – это не только техническое обеспечение, реализация схем за счет знаний существующих нормативно-правовых баз. Крайне актуальной становится способности понимать и определять ситуацию через правовые и административные конструкции. Уважение корпоративных и национальных традиций, принятие в расчет корпоративных ценностей, задач сохранения национальной идентичности или развития.
Далее информационно-технологические компетенции. Ну, с этим более менее понятно, можно никаких расшифровок не давать. А также, и существенно важно, финансово-инженерные компетенции, связанные с решением задач капитализации компании. Об этом надо было бы говорить особо, но это был бы длинный разговор, поскольку мы живем в финансовом социуме, и именно финансовые конструкции являются универсальными оценочными критериями, но я сейчас это оставляю в стороне, хотя это самая болезненная, но и существеннейшая черта нынешнего цивилизационного состояния. Оставляю в стороне потому, что финансы – это не бумажки, не деньги, которые мы носим в карманах, а весьма сложные изысканные, математические конструкции.
Человек корпорации напрямую сталкивается с проблемами и конфликтами экзистенциально-прагматического толка. В том числе и корпоративных проектов по компетенциям. Многие из них связаны с глубоким различием личностных целей сотрудников и целей самой компании. В тактическом измерении альтернатива довольно проста. Можно и нужно ли эти проблемы в работе по управлению с персоналом обсуждать или скрывать от других, и тогда быть не честным или от себя, и тогда признавать себя бесправной частицей офисного планктона и заниматься самоедством. Прикоснуться к этим проблемам в стратегическом измерении значило бы номинировать значимую для корпоративного развития категорию экзистенциально-прагматических компетенций. До чего дело дойдет, видимо не скоро.
Обсуждая эту тему, аналитик по работе с персоналом Колесник, наш коллега, удачно выразился вот так. Рост происходит в действии, рост в сообществе, а корпорация – это наличие общих ориентиров и перспектив, возможности приложения приобретаемой силы.
Т.е. первый вопрос, система мотивации. Личностный рост отличается от приобретения знаний, ресурсов, статусов. Он состоит в изменении себя, в сознавании и строительстве схем, в продвижении. Талант и ум даются, а рост обеспечивается самосовершенствованием и трудолюбием. Вот такая беззатейная констатация очень простодушного человека, и хорошего по-своему, которая очевидным образом отсылает ко всему тому, что нас волнует в рамках заданной темы.
Понимаем ли мы компетенции интуитивно, как умения и навыки, способности и установки. Про них наверняка можно сказать, что они непременно существуют на стыке технологической с одной стороны и социально-институциональной организацией деятельности с другой. И вот это различие крайне существенно. При этом технологической организации всегда подлежит процесс, представленный как последовательность действий, а целью технологизации является возможность вкладывания цепей деятельности и стандартизированных операций. В докомпьютерную эпоху пределом техничности считалось автоматизированное выполнение, установленных в ходе технологизации цепей операций роботом, киборгом или человеком в системе человек – машина. В IT эпоху речь уже идет о не инструментальной, а об информационной технологизации, автоматизированном проектировании IT-моделей процессов деятельности вместе с приобретаемой, для его реализации модельными компетенциями.
Важно, что институциональная организация деятельности чаще всего понимается как структура, состоящая из приемлемых и допустимых в данный исторический момент институтов. Что не исключает понимание институционализации, как целенаправленно предпринимаемой или даже проектируемой деятельности. Как в случае технологической, так и в случае институциональной организации ее, организацию, можно понимать сразу в двух залогах. Как организованность т.е. актуальный, данный порядок и как деятельностное выраженное упорядочивание по организовыванию.
Так что технологизация и институализация – есть организационно-деятельностные экономены. А раз так, то и компетенции суть столь же деятельностные, сколь и организационные сущности. Вот на этом я делаю ударение.
И потому о тех или иных компетенциях можно осмысленно говорить лишь в определенных организационных контекстах, например в контексте корпоративного развития. Отсюда и наша формулировка миссии определенного класса программ “компетенция ради развития”. Исследование спроса на новые типы занятости, построение компетенций для целей корпоративного развития. Для более внятного понимания этой миссии, важно понять, что институционализация может протекать не одним каким-то, а многими путями, и что ее результаты могут воплощаться в разных социально-антропологических морфологиях. Для того состояния организационно-проектной развитости, на которой мы сейчас себя ощущаем можно начать с различения: инфраструктурной, социально-коммуникативной, культурно-ценностной, когнитивной и, наконец, экзистенциально-прагматической (персональной) разновидности институционализации.
Кратко, по порядку о перечисленных разновидностях.
Деятельность неустранимо телесна, а потому не отделима от перемещения человека в пространстве, посещения тех или иных мест или постоянного присутствия в них. В материально-телесном горизонте человеческого жития-бытия инфраструктурная институционализация это привязка к узлам и каналам различных инфраструктур. Размещенность их в физическом пространстве, включенность в потоки, протекающие в физическом времени. Таковы не только транспортные инфраструктуры или каналы связи, но и сети торговых точек, учреждения культуры, например музеев, клубов, судов, кладбищ, церковных приходов и т.д. Когда представления об инфраструктурах из физического пространства и времени переносятся в знаковые, символически выраженные и виртуальные пространства, то их принято называть сетями, а процессы, в них протекающие – потоками.
Специфика инфраструктурной институционализации определяется именно тем, что инфраструктурам и сетям одновременно присуще пространственность и их специальная функциональность.
Вторая разновидность социальных институтов организует деятельность в отношении человеческих сообществ, коммуниумов. Разного рода групп, классов, стран, популяции, этносов, диаспор и т.д., причем разного масштаба и разной породы и деятельностной предназначенности.
Для коммунитарной версии социологии важно, что сообщества это своег рода живые множества, социально структурированные множества живых людей.
И потому развивается вот эта специфически коммунитарная социологии в отличие от других версий социологической науки. И она может развиваться лишь в русле витальных онтологий. Там, где жизнь является исходной онтологической категорией.
Коммуниумы, с одной стороны, динамические и коммуникативно взаимодействуют между собой, а с другой – стационарно закоммутированы, соединены заведомо ситуативными связями и взаимодействиями. Этот второй аспект коммуникативной реальности отсылает нас к социологии .. а она в свою очередь к социологии ценностных оснований и жизнедеятельности.
Нас сейчас в контексте понимающего подхода о представлениях и компетенциях важно , что в социальном горизонте институционализация, анализ обычно замыкается на понятиях о нормах , юридически или культурных, о стандартах, правилах.
В третьем культурно-ценностном горизонте об институционализации речь обычно заходит в тех случаях, когда институты соотносятся с культурными традициями и практиками. Когда трансляции деятельности, поведенчески и исторически структурируются нашими отношениями типа наставник – послушник, мастер – подмастерье, учитель – ученик. Поскольку культурно-ценностному горизонту присущи характерные для него типы рациональности, например, ценностная рациональность, то мы вправе говорить об ориентированных именно на него стратегиях институционализации.
Кое-что в этом сюжете и проясняет анализ практик понимающего управления, особенно в муниципальной сфере.
Следующий горизонт При когнитивной институционализации взаимодействие между сведущим и людьми и их сообществами устанавливается в сфере мысли, в смысловых пространствах, в материи мысли. И деятельностно осмысляется посредством логико-смыслового оперирования со значениями, значимостями и созначностями.
Выражаясь метафорически, можно даже сказать, что смыслы есть то, структурой чего является сознание и процессом чего является мышление. И напротив, сознание и мышление – это структурный процесс того, что известно нам в качестве смысла. Если будет время, то я в конце вернусь к этому вопросу в рамках когнитивной семантики.
И наконец, последняя пероснальнйо институционалоицией является экзистенциально-пратагматическая Она харктеризуется в рамках характерной европейским культурам интситуту личности и связанных с ними межличностными отношениями.
Они дают о себе знать в процуессе целостной ориентации и мотивации или личностном самоопределении.
Названные разновидности институциональнйо оршганизаици перечислены в порядке нарастания уровня их рефлексивности и выражается всегда в тех или иных личностных самообразах, которые и являются топосом практик себя. Мы практикуем себя в этих праатиках тьогдла и постольку , когда и поскольку обладаем определеннмы личностым самообразом. Его интенциональные особенности – это вопрос, который подлежит потом отдледбьному рассмотрению.
А указание на этот порядок позволяет заметить , что интересующие нас компетенции развиваются на всех уровнях институциональной организации, параллельно и во многом независимо друг от друга с помощью соответствующих технологических и социально-институциональных оснасток.
Это было про некую институциональную конкретность. Вопрос о компетенциях в собственно институциональном контексте. Здесь есть своя концептуалистика и свой градус, пусть и на вкус некоторых неудобоваримый, но свой градус размышления о них.
В данной части я пытался экспонировать круг вопросов, которые здесь имеют место.
Смирнов С.А. Один вопрос. Вспоминая пример с Тоффлером, который случайно выбрал термин общество знания
Генисаретский О.И.: Да, произвольно.
Смирнов С.А.: Значит ли все же, что это было общество построения новых институций
Генисаретский О.И.: Нет, это не про то. Ощущая, что вектор развития движется в сторону чего-то когнитивного, то надо остановиться на представлении, из чего устроено мышления, чтобы потом говорить об институциях, структурах. Будучи прагматиком и не шибко доверяя способности философского сообщества установить здесь какое–то единообразное мнение, или что-то авторитетно устойчивое. Мол, вы, ребята разбирайтесь там, а мы пока вот так…, то есть обязательность выбора здесь была такая случайная, как у ресторана здесь вот за углом, с названием «Однажды в Нью-Йорке»
Смирнов С.А.: Однажды в Америке. Это же цитата.
Генисаретский О.И.: В Америке, да. То есть это некий бренд определенной стратегической деятельности, общество знаний, информационное общество, общество здоровья…
Смирнов С.А.: Инноваций
Генисаретский О.И.: Инноваций. Или вот остро модные экономические разыскания в США, это экономика переживания и экономика счастья
Смирнов С.А.: Экономика впечатлений, есть книжка такая
Генисаретский О.И.: Это кто как переводит. Некий experience, экономика впечатлений, или экономика счастья. То есть экономика всеобщего благоденствия. Да, это такие брендовые конструкции для определенной политической программы. Например общество знания. Кому-то это может льстить, его интеллектуальным амбициям, что вот и о нас вспомнили в вашингтонском обкоме.
Губин Д.: У Вас прозвучало в пассаже об институционализации такое полагание, как существование коммуниумов.
Генисаретский О.И.: Да коммуниумы как сообщества разного типа в горизонте социальной институции
Губин Д.: Да, вот здесь у меня как у историка возникает к Вам как к философу, точнее к Вашему полаганию вопрос. А полагаете ли Вы различие корпоральных тел и коммуниумных тел и если полагаете, то на каком основании?
Генисаретский О.И.: Ну, это самое распространенное противопоставление. Мне кажется, что корпоральность, что я пытаемся в своем перечислении сделать, она реализуется на разных социально-антропологических морфологиях. В этом смысле множества, коммуниумы, это одно из разновидностей тел
Губин Д.: То есть это различие надо поднимать как соподчинение или включение
Генисаретский О.И.: Да, включение. Но еще для меня существенно не только перечисление самых разных морфологий, а что они упорядочиваются по нарастанию рефлексивно-личностной выраженности. То есть уровень экзистенциально-прагматической институционализации он здесь вот в этом горизонте обладает максимальной рефлексивностью, что и выражается в том, что он крепится на личностных самообразах, на образах себя. И в этом смысле можно говорить, что это есть топос практик себя.
Губин Д.: И здесь у меня будет ремарка живой мысли, что называется, пришедшей неожиданно по ходу вашего полагания. Что возможно это считать для историков такую типологию или топологию как продление Школы Анналов к описанию истории.
Генисаретский О.И.: Возможно. Поскольку она на историческом ксоциаологическорм дискурсе основана, она близка этому подходу
Нечипоренко А.В.: Я понял, что Вы нарисовали такую обширную карту современной реальности и задали определенный язык и в этом смысле зону приложения теоретических и практических представлений в антропологии.. Я выражу свое недоумение. Оно заключается в следующем. Вот когда Вы рисовали карту, то 80% , я просто подсчитывал механически, заимствованных слов. Иностранных слов напрямую. А первая часть была посвящена развертыванию одного прекрасного русского слова. Вот как у Вас это связано?
Генисаретский О.И.: Мне было бы проще ответить – а я-то ту при чем? Я репрезентирую
Нечипоренко А.В.: Вы это недоумение разделяете или как? Рефлектируете?
Генисаретский О.И Ну, хорошо, вот как Вы относитесь к математической терминологии? Если Вы занимаетесь какими-нибудь там категориалами или бог знает чем?
Нечипоренко А.В.: Ну, математическая терминология Магницкого – это одно…
Генисаретский О.И.: Ну, знаете , что. И далеко ли Вы уедете на своей сохе со своим Магницким? То есть с арифметикой этой?
Нечипоренко А.В.: Зачем Вы тогда говорили про ведение? Я же Вас про это спрашиваю?
Генисаретский О.И.: Что значит – зачем? Вы можете корпоративному миру относиться как вам будет угодно. Мы живем в свободной стране. Но все меняется, если Вы начинаете работать в этом мире, в мире этих корпораций. И с Магницким Вам там дальше первого этажа, то есть службы секьюрити, места не найдется.
Нечипоренко А.В.: Я понимаю этот язык и говорю на нем.
Генисаретский О.И.: А тогда в чем дело?
Нечипоренко А.В.: Я спрашиваю Вас. В вашем докладе первая часть была посвящена одному, вторая – другому. Как у вас эти части связаны?
Генисаретский О.И.: У меня как мужское и женское начала моей души. Органично.
Нечипоренко А.В.: Ладно, я фиксирую свое недоумение
Елашкина А.В.: Правильно ли я поняла, что на внешнем уровне, там, где самообразы, там начинается какое-то сложное взаимоотношение
Генисаретский О.И.: А с другой стороны, в наиболее простом. Вот меня спрашивает Саша, как мол, они соотносятся? Просто.
Елашкина А.В.: Ну, как просто? Конфликт? Включение?
Генисаретский О.И.: Просто в реальности понимания и самопонимания просто.
Смирнов С.А.: Они спрашивают про тип отношения
Генисаретский О.И.: Каких?
Смирнов С.А.: Не знаю. Анна привела примеры
Генисаретский О.И.: Нет, ну как сложнее, если в корпоративной культуре складываются своя концептуалистика, свой язык. И сложно, если она большая и сложно устроенная реальность. Хотя по жизни, то ну что сложного?
Вопрос: Наряду со словом компетентность, в русском языке есть слово осведомленность. Как они соотносятся? Это полные синонимы или как-то различаются?
Генисаретский О.И.: Нет. Все же компетенции относятся с сфере практического разума, сфере практики. А осведомленность – это некая информированность. Мы обладаем сведениями. Это область мнений, в лучшем случае это осведомленность в положении вещей. Компетенция – это все единица практической стороны деятельности. Чтобы ьыть компетентным, надо нечто уметь. Конечно, на основе понимания или знания.
Смирнов С.А.: Но ведьма-то умеет. Она сведуща.
Генисаретский О.И.: Ну, не только потому, что она сведуща, а потому, что у нее спины нет.
Был такой, по-моему, Бриджмен, операционалистский максимум. Идеал операционалиста. Все уметь и ничего не знать. Значит, быть компетентным в чистом виде. Не отягощая себя знаниями. Тем более лишними. Умею и делаю. У меня получается. Успешен.
Итак, это была такая экспозиционная часть.
Следующая часть называется – Эффекты цивилизационной синергии. Стратегии коммуникации и компетентности ради развития.
Тут я себе позволил даже эпиграф употребить. Это Пол Фейерабенд: «Как методология, так и политика являются средством перехода от одной исторической эпохи к другой».
Логическое ударение я буду делать, естественно, на методологии, полагая вслед за Фейерабендом, что от решения методологических вопросов действительно зависит успешность и качество перехода от одной исторической эпохи к другой.
На самом деле эти слова американского остроумца означают лишь адекватное раскрытие в условиях 20 века кантовского принципа юрисдикции разума, согласно которому осмысленность политического действия всегда идет вровень с правомочностью мысли и именно потому, что методология и есть искусство правомочной мысли. Не просто абы каких-то возможностей, раскрывающихся перед мыслью, а мыслью правомочной, то есть имеющей достаточное основание как в реальности, так и в природе деятельности.
Разве не очевидна та навязчивая методологическая неопределенность, я бы сказал, растерянность академических университетских умов перед будущим миропорядком? По мне так да. И потому со своей стороны назову несколько проявлений этой неопределенности, так или иначе связанной с проблематикой стратегизма.
Так уже получилось, что во второй половине 20 века именно стратегия и стратегизм стали наиболее широкой и предельной рамкой, внутри которой мы осмысливаем социально-экономические и финансовые и другие процессы. И это особенно стоит подчеркнуть, когда начиная с 2001 года практика стратегирования в нашей стране стала важным государственным делом.
Однако у той версии стратегизма, которая практикуется с тех пор, есть значимая для судеб нашей страны родовая травма. Как известно, практика стратегического отношения к действительности формировалась преимущественно в военном деле, дипломатии, а также в деятельности больших корпораций. Некритический перенос таких моделей стратегий в сферу человеческих общественных отношений приводит к редукции их, а именно к проблематике стратегического планирования, которое методологически уместно по отношению к действительности достаточно регулярно стационарных, как-то промышленных и военно-тактических процессах.
А разве таковы процессы становления нового миропорядка, новой системы мировых отношений?
Поэтому назову три главных вопроса, которые связаны с этим переносом и с подобной редукцией. Все они говорят о гуманитарно-антропологической недостаточности в практикуемых ныне версиях стратегизма.
Тезис первый. Мы явно находимся в ситуации кризиса международно-правовых институтов как таковых. Поэтому вопрос не в том, какие действия предпринимать, а чаще всего в их правомочности. Какую кризисную ситуацию вы ни вспомните, Косово, Иран, Кавказ прошлого года, главный вопрос там – не что и как делать, для этого у Генштаба были свои эффективные стратегии. Вопрос так или иначе упирается в правомочность действий разных сторон конфликта, более того в основание этой правомочности.
Кризис второго рода связан с конверсией страновых, внешних и внутренних политик в условиях становящегося миропорядка. Вспомним ту растерянность, в которой оказалась наша элита в ситуации прихода американских военных в центрально-азиатский регион и приближение НАТО к границам РФ. Так было и так будет дальше и сильнее. Чем больше мы будем втягиваться в систему международных стратегических отношений, тем резче ощущаем последствия этого втягивания во внутренней политике на нашей собственной территории. Тем увереннее будет звучать сомнение в обоснованности примата международного права, ибо этот канал является проводником указанной конверсии, то есть перевода институтов международного права вовнутрь, в частности признание примата международного права для национальной правовой системы.
Смирнов С.А.: В том числе и международные стандарты финансовой отчетности.
Да, отчетности, начиная с бухгалтерской. Все эти корпоративные стандарты. Они конвертируются вовнутрь.
Третья и последняя констатация кризиса связана с потребностью в новой политкорректности межцивилизационных отношений, сохраняющей критичность по отношению к ним. Мультикультурный релятивизм заметно пригасил пафос цивилизационного критицизма, свойственный эпохе Просвещения и впитанный в основание нашего цивилизационного умозрения. А оно, это отношение, не может перестать быть критически требовательным, несмотря на известное удобство политкорректности. Речь стало быть идет о толерантности, совместимой с требовательностью и критичностью.
Вот в этой ситуации по совокупности своей навигационно-когнитивных стратегических соображений я счел за благо заняться феноменами цивилизационной синергии и их эффектов.
Цивилизационный дискурс, покуда он ограничивается рамками историософского или научно-академического подходов, изначально был настроен на наличную множественность цивилизационых миров. Поиск специфики каждого из них, внятное их различение и выявление всевозможных способов их взаимовлияния. По мере роста пространственной связности жизнедеятельности миров, получившей полвека назад имя глобализации, когнитивная кристаллизация геополитических концепций и внедрение в систему международных отношений геополитических практик усилился интерес к механизмам взаимодействия цивилизационных миров и управления процессами этого взаимодействия. Покуда международные отношения строятся под знаком национальной государственности, цивилизационным дискурсом правит логика национального интереса.
Вместе с усилением роли ТНК, военно-политических и информационных субъектов геополитика в умах правящих приобрела непомерно большое самодовлеющее значение. Не в порядке ли реагирования на это обстоятельство возникли два разнонаправленных движения умов: концепция цивилизационных войн, признающих status quo силовых взаимодействий, с одной стороны, и многочисленные цивилизационные диалоги, занятые поисками общих ценностей и будущностей, с другой стороны.
Никак не оценивая данные в докладе подвижки и последствия этих подвижек, вспомним о различии трех характерных для нашего времени типов свободных взаимоотношений между системными субъектами любого рода.
Во-первых, рынки, суть которых состоит в том, что на них устанавливаются цены, измеряемые не только в денежном выражении, но и использующих обобщенные финансовые индексы. Рынки – это то пространство, на которых устанавливаются цены.
Или форумы, на которых устанавливаются значения, то есть когнитивно-семантические единицы измерения вот этих рефлексивно-коммуникативных взаимоотношений. То есть вот такие коммуникативные пространства, условно называемые как форумы, на них устанавливаются значения.
И, наконец, синергиумы, в которых высвобождение ранее связанных энергий, отношения возникают по поводу спонтанно возникающих и развивающихся событий.
Говоря о цивилизационной синергии, я буду иметь в виду дальнодействие цивилизационных миров друг на друга и сложение, складывание трансцивилизационных завязей, узлов спонтанно складывающегося миропорядка, о которых мы знаем и только догадываемся вот об этом спонтанном развитии событий.
Поэтому стоит говорить не просто о цивилизационной синергии, а о ее виртуально-синергийных эффектах. Как раз потому что ее узлы имеют событийную природу, плохо уловимы в институциональных традиционных форматах. Они плохо укладываются даже в популярный языке разного рода идентичностей, будь то гражданских, религиозных, культурных. Все, что описывается как стационарное, покоящееся (а identity есть не что иное как тождество с самим собой) в принципе не схватывает и не сможет схватывать процессы, которые протекают спонтанно в большом целом мира миров, как любил выражаться Михаил Гефтер.
Поэтому встает вопрос о способах улавливания этих виртуальных синергийных эффектов и отработки их для начала хотя бы в стратегических и во всех других гуманитарно-антропологических практиках, которые доступны нам в порядке практическом.
В этой связи перечисленные подзаголовки этого раздела (стратегии, коммуникации, компетенции) я счел бы целесообразным поменять местами. Более правдоподобным мне представляется путь от компетенций к коммуникациям по поводу них и уже с их помощью – к выработке стратегий. Он более соответствует содержанию проблематики человеческого потенциала, культурно-антропологических перспектив миропорядка, гуманитарных технологий и т.д. Компетенции, которые должны быть поняты не как дедуцируемые из анализа практик, а как то, что порождает человеческие способности во взаимно обусловленном возникновении будущего миропорядка. Взаимно обусловленное возникновение, центральный концепт буддийской философии, он тут как скрытая цитата идет. Взаимно обусловленное возникновение, которое выражается в развитии событий. Мы их схватываем феноменально, в развитии друг за другом. А вот в какой логике, упорядочиваются ли они причинно или телеологически, или каким-то иным способом, это уже вопрос концептуальной рефлексии.
Поэтому способом улавливания эффектов цивилизационной синергии является отслеживание и схватывание, называние тех или иных компетенций и практик, связанных с их отправлением. И способом проявлений новых компетенций является как ни странно концептуальная рамка, связанная с типологией разного вида рациональностей, то есть темы , которую ввел в оборот Макс Вебер в начале прошлого века.
Только если мы способны строить стратегии не в рамках одной лишь функционально-целевой рациональности, а в рамках полного пакета рациональностей, включая ценностную, традиционную, аффективную, когда у нас в руках палитра разных и мы с разной степенью оспособлены в них, то есть способны одинаково эффективно в них работать, то только тогда вопрос о прощупывании становящихся человеческих потенциалов и человеческих компетенций приобретает практически значимый отрабатываемый характер.
Я бы назвал три рамочные проблемы, которые возникают и прорабатываются в разных академических программах.
Первое это поддержание мотивированного спроса на новые типы занятости. При этом – не только корпоративные занятости, включенные в деятельность корпораций, но и занятости социально-гражданского, этно-культурного или конфессионального свойства.
Когда говорится по отношению к нашему российскому гражданскому обществу, о его недоразвитости, я ощущаю в этом запах плохо скрываемого лукавства. Предложений, инициатив, креативных, социальных проектов гораздо больше, чем способно отслеживать и улавливать их не только государственная власть, но и академическая наука. Даже нас скромный опыт проведения ярмарок социально-культурных проектов в ряде федеральных округов говорит о том, что предложений нового типа занятостей причем в некоммерческом секторе гораздо больше, чем способно ассимилировать власть в рамках социального партнерства. Мы просто не готовы к этому.
Один из примеров нового типа занятости приведу. Мне просто очень близка эта деятельность, такой есть проект этно-футуризма, в финно-угорском мире. Который говорит о том, как возможна этничность в будущем мире.
Вторая проблема, здесь возникающая, локализована информационно-сетевым подходом, по происхождению технократическим, и интенционально-аттрактивным, ориентированным на привлекательность новых видов занятости, на расширение круга жизненных профессиональных возможностей для современного человека, что в свою очередь не означает необходимость перехода к фазе такого рефлектированного индивидуализма, такой манеры индивидуации, когда спонтанность мы можем понять как искомую мотивационную обеспеченность.
Ну, и третий проблемный узел – это круг компетенций, связанный с действиями и событиями, связанными с самоопределением позиционирования. А это суть социально-антропологическое выражение общезначимого принципа рефлектированного рационализма и присущего ему типа рациональности а именно формальной рациональности в типологии Вебера.
Поэтому я, сохраняя интерес к управлению знаниями, все же думаю, что для тех, кто отчасти причастен к университетской академической традиции в сфере образования и специальной подготовки, главным остается вопрос об управлении динамикой компетенций, способность различать динамику цивилизационных синергий, чтобы превращать это в предмет образовательной деятельности, схолафицировать, если угодно, делать их обитающими в общеобразовательной и высшей школе и тем самым придавать университетской жизни новые импульсы.
Эти ориентации на университет как на храм знания и мысли неминуемо ставит потом перед нами проблему практической реализации знаний. Если же ориентация делается на управление компетенциями, то мы имеем шанс сделать шаг в сторону будущего века
|
